10 Г.Ф.Доброноженко Коми деревня в 30-е годы XX века политические репрессии и раскулачивание

«в колхозе «Виль» сидят кулаки, процентов 25 состава колхозников^ белобандиты»1. 5
Наиболее «опасные» кулаки-колхозники подвергались аресту по линии ОГПУ, менее злостные «вредители» после исключения из кол­хоза «брались на учет и привлекались к индивидуальному обложе­нию».
В качестве доказательств эксплуататорского характера хозяйств колхозников, исключенных из колхоза, в документах о причислении к кулакам 1933-1935 гг. приводятся следующие признаки:
— «хозяйство отнесено к группе кулаков по признакам: 1) сын бывшего торговца, 2) арендовал землю у бедняков, сами же бедняки работали на арендованной земле, 3) в своем хозяйстве до вступления в колхоз применял наемный труд до 200 поденщиц и после вступления в колхоз, 3) в 1925 г. в доме держал квартирантов, от чего получал не­трудовой доход. В колхозе вел вредительскую деятельность. В 1933 г. зарезал 13 колхозных телят»;
— «хозяйство признано кулацким по признакам: «1) с 1917 по 1921 гг. занимался эксплуатацией труда, 2) устраивал пьяные помочи два раза в год, 3) кроме того, нанимал поденщиков, 4) имел сепаратор, который эксплуатировал, 5) занимался кадушничеством»; «в хозяйстве до революции и после, до 1924 г., имелась эксплуатация бедняков и батраков через дачу хлеба под проценты и отработку, а также через держание батраков в своем сельском хозяйстве и устройство помочей за пиво, на которых участвовало до 30-40 чел. на каждой. В 1928 и 1929 гп вел скупку и перепродажу хлеба, который осенью скупал по дешевым ценам, а весной продавал по спекулятивным. Находясь в колхозе председателем сельхозартели вел вредительскую работу»2.
Основным «резервом» пополнения группы кулацких хозяйств в 1934-1935 гг., кроме крестьян, вычищенных из колхозов, стали бывшие зажиточные хозяйства В жалобах крестьян на неправильное отнесе­ние к кулакам в 1934 г. нередко указывалось, что в предыдущие годы «при расслоении крестьянства мое хозяйство было проведено в числе зажиточных», однако «впоследствии, ввиду упразднения (зажиточных) в октябре 1933 г., переведено в кулацкое хозяйство»3. < Материалы налоговых комиссии показывают, что после ликвида­ции осенью 1933 г. группы «зажиточные» они почти все автоматиче­
287
ски были записаны в списки кулаков. Например, в Устькуломском сельсовете из 32 кулацких хозяйств, утвержденных райналоговой ко­миссией в январе-апреле 1934 г., 16 хозяйств до 1934 г. были зажиточ­ными, 7 — вычищены из колхозов»1.
Подавляющее большинство крестьянских хозяйств, отнесенных к кулакам в 1933-1935 гг., в предыдущие годы уже побывали (иногда и несколько раз) в кулаках, причем большинство из них были исключе­ны из списков кулаков как неправильно отнесенные из-за отсутствия эксплуататорских признаков. В 1933-1935 гг. у этих хозяйств бьши вновь «обнаружены» эксплуататорские признаки за счет новых при­знаков, установленных налоговым законодательством, а также в ре­зультате придумывания таких «традиционных признаков, как «экс­плуатация наемного труда», «закабаление бедноты путем ростовщиче­ства», «спекуляция и торговое посредничество», «сдача в аренду сель­скохозяйственных угодий» и др.
Вот типичная «кулацкая история» жителя Палевицкого сельсовета Сыктывдинского района Михаила Александровича Торлопова.
В начале 1931 г. М.А. Торлопов с семьей был принят в колхоз. В марте 1932 г. президиумом Палевицкого сельсовета хозяйство М.А. Торлопова бьшо отнесено к группе кулаков, но в мае комиссией по рассмотрению жалоб при райисполкоме оно бьшо исключено из кулацких и зачислено в группу зажиточных, а в августе — комиссией по рассмотрению крестьянских жалоб при Облисполкоме бьшо пере­ведено в группу середняцких. Однако уже в октябре 1932 г* выездная комиссия облисполкома — вновь отнесла хозяйство М;А. Торлопова к группе зажиточных. В ноябре 1932 г. крайисполком рассматривает жалобу М.А. Торлопова на неправильное отнесение к зажиточным и утверждает решение облисполкома.
В сентябре 1933 г. президиум сельсовета хозяйство М.А. Торлопова относит уже к группе кулаков, так как: «До революции хозяйство Тор­лопова имело: пахотной надельной земли 2 га, надельный сенокос на 16 возов, распашки и расчистки на 25 возов, коров 7, лошадей 1, сви­ней 2; овец 6-8, распашки и расчистки разделаны наймом рабочей си­лы, постоянным работником был Сидоров Ег. Сем. Торлопов М.А. и отец занимались торговлей с оборотом 1000-1500 руб., спекулировал с.х. продуктами. Имел с.х. машины: сепаратор, соломорезку, веялку. В сельском хозяйстве во время уборочной кампании постоянно нанимал поденных рабочих. После революции хозяйство бьшо все такое же
288
крепкое/постоянно до 1930 г. применяли в с/хозяйстве наем раб.?си^т лы». В октябре 1933 г. Сыктывдинская райналоговая комиссия утверл < ^ дила решение президиума сельсовета. г      <л^?л
В 1934 г. М.А. Торлопов вновь бьш отнесен президиумом сельсозе-4 та к группе кулаков; райналоговая комиссия жалобу М.А. Торлопова, оставила без последствий. Решением облисполкома в апреле 1934 г. хозяйство переведено в группу середняков, однако уже в декабре обл­финотдел утверждает решения налоговой сельской комиссий при Па-левицком сельсовете и районной налоговой комиссии о признании хозяйства М.А. Торлопова кулацким. f
В апреле 1935 г. президиум Коми облисполкома утвердил отнесе­ние хозяйства Торлопова к кулацкой группе1.
Хозяйства, раскулаченные (а иногда осужденные и высланные) в предыдущие годы, в 1934-1936 гг. по-прежнему относили к категории кулаков. В материалах комиссий и протоколов заседаний президиумов райисполкомов эти хозяйства относились к кулацким и облагались индивидуальным налогом со следующими формулировками: «в индивидуальном порядке облагается с 1931 г. как раскулаченное хозяйство»; «хозяйство проведено в кулаки в 1930 г., осужден [хозяин. — Г.Д.] нарсудом на 5 лет с высылкой из пределов района. В данный момент после наказания вернулся на родину. Является кулацким»; «имущество продано за недоимки, хозяин находится в ссылке, хозяйство считать кулацким»2.
В 1934 и особенно в 1935-1936 гг. происходит массовая отмена облисполкомом решений сельских и районных налоговых комиссий об отнесении к группе кулаков. Это являлось одной из причин резкого сокращения численности кулаков в 1934-1936 гг. Основная причина отмены решений — «необоснованность» отнесения к группе кулаков «за отсутствием кулацких признаков». Комиссия облисполкома, обос­новывая удовлетворение жалобы, указывала, что «эксплуататорских признаков не обнаружено», «кулацких признаков не имеет, вредитель­ская работа в колхозе не установлена», «хозяйство отнесено к группе кулаков без указания признаков», «спекуляция сельхозпродуктами не подтверждается» и др.3 В 1936 г. основным мотивом отмены решений сельских и районных налоговых комиссий об отнесении к кулацкой
289
группе являлось нарушение налогового законодательства (в предыду­щие годы массового нарушения законодательства «не замечали»). Ти­пичным становится заключение комиссии облисполкома, «решение РИКа отменить вследствие того, что к моменту обложения налогами в индивидуальном порядке признаки обложения устарели»1.
К сожалению в документах нет обобщающих сведений о количест­ве кулацких хозяйств ъ Коми области в 1933-1936 гг. Сведения, приво­димые в источниках, очень противоречивы. Так в справке Коми обл­финотдела приводятся следующие данные: «По окончательным отче­там сельхозналога в 1934 г. было обложено в индивидуальном порядке 249 хозяйств, единовременным налогом —298, культсбором — 315. Сколько всего кулацких хозяйств области по районам с раскулачен­ными, сведений ОБФО нет»2. По данным облфинотдела на 10 марта 1935 г. кулацких хозяйств, за исключением ликвидированных и ис­ключенных из списков кулаков, насчитывалось 315 хозяйств3.
По данным облземуправления на 10 марта 1935 г. в Коми области «значится единоличных хозяйств 14568, из них отнесенных к кулацкой группе 2016. Но из этого количества не исключены ликвидированные хозяйства, а также исключенные из списков кулаков как неправильно отнесенные к таковым»4.
По данным «Списков крестьян Коми АО* отнесенных к группе ку­лаков», в течение 1933-1936 гг. впервые отнесены в группу кулацких 947 хозяйств, в том числе в 1933 г. — 376, в 1934 — 457, в 1935 — 83, в 1936 — 31 хозяйство. Всего в течение 1928-1936 гг. к числу кулацких бьшо отнесено не менее 2300 хозяйств5.
При налогообложении трудовых единоличных хозяйств в 1933-1935 гг. использовались две системы построения налоговых ставок.
Маломощные хозяйства (с доходом до 200 руб. в 1933-1934 гг. и 100 руб. в 1935 г.) платили сельхозналог по твердым ставкам в абсо­лютных суммах независимо от его дохода. Твердые ставки с бедней­ших хозяйств возросли с 4-5 руб. в 1931 г. и 7 руб. в 1932 г., до 15 руб.
290
в 1933 г. и 25 руб. в 1934 г. В 1935 г. была вновь, установлена ставка в 15 руб. В тоже время, в Законе о сельхозналоге на;193 5 г. содержалась < оговорка, которая могла свести на нет это понижение: «Во всехулучат,v ях оклад налога с единоличных хозяйств должен быть не менее, чем,на 25 процентов выше ставок, установленных в данной местности для колхозников». Поскольку максимальная ставка налога на подсобное] хозяйство колхозников в 1935 г. повысилась до 40 руб., то и на.деле, налог на маломощные хозяйства единоличников мог быть значительно выше 15 руб. и доходить до 50-ти1.
Большинство трудовых единоличных хозяйств платило сельхозна­лог по системе прогрессивных ставок, при которой устанавливался», фиксированный процент изъятия из дохода, и исчислялся он от сель­скохозяйственного производства (полеводство, луговодство, скот, спе­циальные отрасли сельского хозяйства), кустарно-ремесленных про­мыслов и др. неземледельческих заработков, а также от продажи сель­хозпродуктов на рынке.
При исчислении доходов от сельскохозяйственного производства по-прежнему применялся нормативный метод, при котором устанав­ливались нормы доходности по каждому облагаемому объекту. Однако с 1933 г. бьш установлен новый порядок определения доходов от зем­леделия. Теперь он определялся не по реальному количеству имею­щейся в хозяйстве пахотной или засеянной земли, как это было рань­ше, а «по площади ярового посева, установленного для каждого хозяй­ства по посевному плану», т.е. облагаемый доход единоличников оп­ределялся на основании плана посева, который ежегодно давался не только колхозам, но и единоличным хозяйствам.
Задача увеличения суммы налога, выплачиваемого большинством крестьянских хозяйств в 1930-е гг., решалась в значительной мере на основе ежегодного повышения норм доходности. По сравнению с 1932 г. обложение зерновых культур увеличилось к 1935 г. на 45,5%, огородов — на 125%, одной головы рабочего скота — на 445,4%, крупного рабочего скота — на 438,5%, мелкого скота    на 100,%2.
Увеличилось и обложение неземледельческих заработков едино­личников: в 1933 и 1934 гг. в облагаемый доход неземледельческих заработков включалось 30% заработков на отхожих промыслах и не ниже 20%, но не выше 30% доходов от кустарно-ремесленных и про­чих неземледельческих заработков, в 1935 г. — от 50 до 100%.
291
Увеличение среднего размера сельскохозяйственного налога, вы­плаченного единоличными хозяйствами, характеризуется следующими данными: в Северном крае хозяйства единоличников (по всем катего­риям) выплатили в среднем 46 руб. сельхозналога в 1933 г., 51 руб. — в 1934 г., 238 руб. — в 1935т. и 135 руб. — в 1936 г. В 1937 г. едино­личное хозяйство в Коми АССР заплатило в среднем 94 руб. сельхоз­налога1. '
Хозяйства, отнесенные к группе кулаков, по-прежнему привлека­лись к обложению в индивидуальном порядке,который фактически позволял совершенно произвольно устанавливать крестьянину сумму облагаемого дохода. Согласно Положению о сельхозналоге на 1933 г., налог с кулацких хозяйств, доход которых не превышал 1000 руб;, взимался по твердой ставке в размере 350 руб. на хозяйство. Наличие твердых ставок специально для кулацких хозяйств, а также то, что вы­явление кулацких хозяйств проводилось до начала кампании по учету объектов обложения сельхозналогом, свидетельствует об отсутствии связи между экономическим состоянием хозяйства и фактом привле­чения его к индивидуальному обложению. Для кулацких хозяйств,' имевших более 1000 руб. дохода, законодательством устанавливалась специальная шкала доходов с резко выраженной прогрессией: с разме­ром дохода свыше 1000 руб. до 3000 руб. — 350 руб. плюс 50 кот с каждого рубля дохода сверх 1000 руб.* с дохода свыше 3000-6000 руб. — 1350 руб. плюс 60 коп. с каждого рубля дохода сверх 1000 руб. и с дохода свыше 6000 руб. — 3150 руб. плюс 70 коп. с каждого рубля дохода сверх 1000 руб.2 Эта шкала обложения сохранялась и в 1934-1935 гг.
Ставки налогового обложения кулацких хозяйств в 1930-е гг. устанавливались с расчетом неизбежного их раскулачивания за невыплату денежных платежей. В соответствии с законодательством хозяйство с доходом до 1000 руб; должно было уплатить 350 руб. сельхозналога, 700 руб. самообложения и 700 руб. культсбора, т.е. размер обязательных платежей превышал доход кулацкого хозяйства и составлял 1750 руб.
292
Средняя сумма сельхозналога, выплаченного кулацким хозяйством, составляла в Северном крае в 1932 г. 440 руб., в 1933 г. — 599,0^6., в I     1934 г. — 597 руб., в 1935 г. — 125,6 руб., в 1936 г. — 700 руб. V
В 1934 г., в соответствии с постановлением СНК и ЦИК СССР от 26 сентября 1934 г., крестьяне выплачивали, как и в 1932 г., «едино­временный налог на единоличников». В современной литературе введе­ние единовременного налога в 1934 г. напрямую связывают,с итогами совещания по вопросу о коллективизации и единоличнике членов ЦК партии и секретарей республиканских, краевых и областных партий­ных организаций, проходившего в Кремле в июле 1934 г.2
Ставки    налога    дифференцировались    по    7    категориям плательщиков: 1) хозяйства, облагавшиеся сельхозналогом в 1934 г. по твердым ставкам и не имевшие ни рабочего скота, ни рыночных доходов, должны бьши уплачивать единовременный налог в размере от 15 до 25 руб.; 2) «твердоставочники» без рабочего скота, но с рыночными доходами ^ 30-50 руб.; 3)«твердоставочники», имевшие рабочий скот, — 5-125  руб.;  4) привлекаемые  к обложению сельхозналогом в 1934 г. по прогрессивным ставкам, не имевшие ни рыночных   доходов,   ни   рабочего   скота,   — .75-100%   оклада сельхозналога 1934 г., но не ниже ставки единовременного налога, «установленного для хозяйств группы 1; 5) «прогрессивщики» с ^рыночными доходами или имевшие рабочий скот от 100 до 175% -оклада, но не ниже ставок, установленных для соответствующих категорий хозяйств, уплачиваемых сельхозналог по твердым ставкам;
6) кулацкие хозяйства, которым предписывалось уплачивать единовременный налог в размере 200% оклада сельхозналога 1934 г.;
7) хозяйства, злостно не выполнявшие планов посева и обязательных поставок сельхозпродукции — размер единовременного налога, так же, как и оклад сельхозналога* удваивается3.
К обязательным платежам сельского населения относились самообложение, культсбор, единовременный налог и другие платежи.
В 1933 г. в порядок проведения самообложения были внесены зна­чительные изменения. В постановлении ,1933 г. отсутствует статья,
1 Рассчитано: РГАЭ. Ф. 7733.0п. 12. Д. 546. ЛЛ 6, 28-30, 68; Оп. 13. Д. 597. Л. 56; Оп. 14. Д. 809. Л. 4-5; Д. 825. Л. 142-142 об.; АОГА. Ф. 910. Оп. 2. Д. 40.
Л. 527;'
293
имевшаяся во всех предыдущих постановлениях о самообложении: «Вопрос об установлении самообложения... может быть внесен на обсуждение общего собрания граждан как по инициативе сельского совета, так и по инициативе общественных организаций, колхозников, инициативных групп единоличников и отдельных граждан». С 1933 г. в правительственных постановлениях о самообложении впервые появляется формулировка об обязательности самообложения: «Самообложение... проводится в сельских местностях и дачных поселках», то есть должно проводиться независимо от наличия местной инициативы.
«Производится», то есть должно проводиться независимо от наличия местной инициативы. Не случайно в постановлении 1933 г. отсутствует статья, имевшаяся во всех предыдущих постановлениях о самообложении: «Вопрос об установлении самообложения... может быть внесен на обсуждение общего собрания граждан как по инициативе сельского совета, так и по инициативе общественных организаций, колхозников; инициативных групп единоличников и отдельных граждан». Роль местной инициативы и до 1933 г. была невелика: ведь эта инициатива вполне могла быть «внушена» сельсовету и общественным организациям» сверху, а организовать ее одобрение сельским сходом было уже делом техники.
Вопрос о введении самообложения, его размера и назначении средств решался на общем собрании граждан. Для принятия решения о самообложении требовалось присутствие на общем собрании не менее половины граждан, проживающих в данном селении. В случае, если первое собрание не состоялось из-за неявки на него требуемого коли­чества человек, то через день после несостоявшегося, сельсовет имел право созвать повторное собрание, которое считалось действительным при наличии уже 1/3 граждан, проживающих в селении. Решение при­нималось простым большинством голосов и было обязательным для всех граждан, привлекаемых к самообложению.
С 1933 г. сельсовет перестает быть полновластным распорядителем средств, Собранных по самообложению: значительная их часть начи­нает поступать в районные бюджеты. Из постановлений о самообло­жении исчезает запрещение использовать эти средства на цели, не предусмотренные постановлением сельского схода. По сути дела, са­мообложение становится своего рода местным (и в то же время повсе­местным) налогом. .  г
В 1933 г. единоличные трудовые хозяйства, облагавшиеся сельхоз­налогом по твердым ставкам, привлекались к самообложению в разме­ре 12-20 руб. на хозяйство, облагавшиеся по прогрессивным ставкам
294
— 60-100% оклада сельхозналога 1933 г., но не ниже ставки, установленной для предыдущих категорий. В 1934 г. участие хозяйств твердоставочников    в    самообложении    было    повышено устанавливался предел от 12 до 50 руб. Кулацкие хозяйства должны были выплатить 200% оклада сельхозналога. В 1935 г. в связи с изменением шкалы исчисления сельхозналога перешли к определению размера   самообложения   в   процентном   отношении  для   всех единоличных хозяйств: 40-60% для трудовых и 200 % как и ранее для кулацких хозяйств. В 1936 г. при исчислении самообложения бьш снят нижний предел (40%), что автоматически повышало его ставки. При этом начиная с 1935 г. в постановлениях о самообложении, так же, как и в законах по другим обязательным платежам сельского населения, особо оговаривалось, что во всех случаях оклад самообложения, с единоличных хозяйств должен быть не менее чем на 25% выше ставки самообложения, установленной в данной местности для колхозников1.
Культсбор («единовременный сбор на нужды хозяйственного и культурного строительства») был введен в 1931 г., однако в дальней­шем сбор стал проводиться ежегодно и слово «единовременный» из его названия исчезло2. Начиная с 1933 г. культсбор превратился в обя­зательный и постоянный платеж сельского населения. В 1934 г. хозяй­ства единоличников, облагавшихся сельхозналогом в 1932 г. по твер­дым ставкам, уплачивали культсбор в размере от 15 до 80 руб., дворы, облагавшиеся по прогрессивным ставкам, — в размере от 75 до 175% оклада сельхозналога 1933 г. Кулацкие хозяйства, как и при самооб­ложении, уплачивали 200% оклада сельхозналога предыдущего года.
В 1935 г. бьш введен новый признак при обложении культсбора — наличие рабочего скота и неземледельческих и рыночных доходов*.
Помимо налогов существовали и различные виды неналоговых платежей для единоличных трудовых хозяйств: по обязательному окладному страхованию (с 1933 г. страхование кулацкого имущества
295
прекратилось), распространяемые в «добровольно-принудительном» порядке облигации госзаймов, акции Трактороцентра и другие.
Налоговое давление на «трудовых» единоличников, усилившееся с 1934 г., выполняло задачу их окончательного разорения. В директив­ном письме Коми облисполкома (4 октября 1935 г.) признается, что «в ряде районов» (Сысольском, Устькуломском) единоличникам устанав­ливаются «не реальные завышенные неземледельческие заработки и рыночные доходы», их облагают налогом «в таких размерах, что при всем желании уплатить налог не могут», «искусственно» создавая та­ким образом «злостных неплательщиков». Фактически «при обложе­нии сельхозналогом трудовых единоличных хозяйств» сельсоветы «встали на путь ликвидации последних». В результате такой налоговой политики «за последние два-три года по области была распродана мас­са имущества крестьян»1.
В документах середины 1930-х гг. сообщается о массовых отказах крестьян-единоличников (заметим — единоличников, а не кулаков, как в предыдущие годы) платить налоги, что приводило к распродаже имущества и фактической ликвидации хозяйства.
Характеристика типичной ситуации с выплатой единоличниками налогов приводится в информационном письме бюро Коми обкома ВКП(б) «О ходе ликвидации недоимок по сельхозналогу, самообложе­нию и окладному страхованию» от 23 ноября 1935 г. Коми обком ВКП(б) признаёт, что «конечно нельзя отрицать переобложение части единоличников», но «не это является основной причиной образования недоимочное™». Однако главная причина, по мнению партийных ор­ганов, заключается «в проявлении явного саботажа со стороны едино­личников, которые совершенно сознательно не платят сельхозналога, самообложения и страховых платежей, совершенно сознательно ведут свое хозяйство к ликвидации». В документе отмечается «ряд случаев (Устьцильма, Ижма, Устьвымь и др.) отказа в приеме платежных из­вещений, случаев прямого отказа от уплаты платежей» («стреляйте на месте, а платить не будем»), что «говорит за то, что единоличники ве­дут политику ликвидации своего хозяйства». В Кунибском сельсовете Сысольского района «из 30 единоличников всего только Два хозяйства рассчитались по всём платежам добровольно на 100 процентов», «все остальные ждут распродажи имущества». В Пажгинском сельсовете Сыктывдинского района «из 140 единоличников все — недоимщики» (61 тыс. руб. недоимок)», в Лозымском сельсовете этого же района «все 49 единоличников недоимщики (30 тыс. руб. недоимок)». Анало­
296
1 ГУРК «НАРК». Ф. 3. On. 1. Д. 2469. Л. 42-42 об.
гичная ситуация с выплатой единоличниками налогов складывалась и в других районах области. В результате авторы документа приходят К» выводу, что «без принудительных мер налог не поступает и, в конеч-?{ ном счете, ликвидация недоимок в единоличников возможна только путем массовой распродажи имущества»1.
Красной нитью через все официальные документы финансовых ор­ганов проходит и проблема «кулацкой недоимочности». В краевых И' областных директивных документах признается, что «многотысячные оклады сельхозналога» в совокупности с другими платежами (самооб­ложение^ культсбор) «ведут к образованию громадной, ничем не обес­печенной и заведомо нереальной недоимочности». Такой метод обло­жения — «без учета имущественного положения плательщика и ре­альных возможностей взыскания» — в директивах юценивается как недопустимый2.
С другой стороны, местные финансовые органы обвиняются в «не­удовлетворительном обложении кулаков в виде неполного выявления доходов» и, в качестве основной, «остро» ставится задача, «полноты выявления скрытых доходов кулацких хозяйств и полноты изъятия из этих доходов», «розыска скрытого кулацкого имущества». Директивы финансовых органов укалывают на недопустимость «оперировать ак­том отсутствия у кулака имущества», «начисленную сумму твердо предъявлять к взысканию»3.
Одной из причин недоимок являлась не только начисление нере­альных сумм налоговых платежей и невозможность кулацкими хозяй­ствами их уплатить, но и практика начисления налогов на кулацкие хозяйства, которые были ликвидированы в предыдущие годы, а иногда и вообще отсутствовали в деревне. Например, в докладе Усть-Вымского райкома ВКП(б) (декабрь 1933 г.) отмечалось, что «из 187 кулацких хозяйств по району... находится в бегах 76 и отбывают нака­зания 43. Хозяйства этих 119 кулаков ликвидированы. А поэтому только по обязательным платежам и самообложению списано 23,5 тыс. руб. Нужно считать, что сельсоветы и ячейки при обложении не исхо­дили из реальных возможностей персонально каждого и есть хозяйст­ва, когда облагали таких, которые уже не в состоянии платить»4.
297
Практика реализации в северной деревне постановлений централь­ных органов о мерах борьбы со «злостными неплательщиками нало­гов», как отмечается в документах местных органов власти, была «чрезвычайно разнообразной». Так, в отчете Коми облфинотдела о поступлении обязательных платежей в 1935 г. отмечалось, что, с одной стороны, «в некоторых районах и сельсоветах недостаточно применя­лись меры принудительного взыскания, даже не применялось никаких мер к явным саботажникам», с другой стороны, «некоторые районы и сельсоветы применяли эти меры в массовом порядке. До сих пор име­ют место случаи незаконного изъятия имущества»1. В официальных документах признается факт массовых перегибов («нарушения ревза-конности», «применение методов голого нажима и администрирова­ния») при взыскании налоговых платежей с единоличных трудовых хозяйств: проводились незаконные обыски, конфискация имущества и «массовое изъятие скота за неуплату налога», незаконные аресты и
В секретном письме прокурора Северного края (26 апреля 1934 г.), например^ указывалось,'что «по характеру поступающих жалоб» мож-; но заключить, что «нарушение ревзаконности особенно часто проявля­ется при самом взыскании налогов и, главным образом, со стороны работников сельсоветов». «Не предупреждая налогоплательщика^ не, дав ему соответствующих сроков для добровольной уплаты налогов», сельсоветы «приступают к описи и продаже имущества», конфискуя в < трудовых крестьянских хозяйствах имущество, которое по закону не могло быть изъято. При изъятии имущества «в большинстве случаев оценка его производится произвольно по мизерным ценам (например, корова оценивается в 150-200 руб, при действительной стоимости в 800-1000 руб.»). «Широкий размах» нарушения налоговой политики «получили в последнее время в связи с проведением культсбора, при чем и тут нарушения те же, что отмечено выше»3. (
«Факты незаконного производства обысков и описи имущества у колхозников и единоличников, имеющих денежные налоговые недо­имки», признаются и в секретном письме Севкрайисполкомам 20 ап­реля 1936 г.: представители сельсоветов и финорганов, «независимо от суммы недоимок, подлежащей взысканию, описывают в хозяйстве все 5 имущество полностью, роются в шкафах, сундуках, амбарах, а если
2 ГУРК «НАРК». Ф. 375. On. 1. Д. 641. Л. 18; BOA НПИ. Ф. 609 On. 1. Д. 219. Л. 34.
298
недоимщик не соглашается их добровольно открывать, то применяется, насильственное вскрытие и угрозы»1. ,
В секретном письме Коми облисполкома (4 октября 1935 г.) приво­дятся примеры искусственного создания «злостных негшательщиков»;
«1) Хозяйство Истоминой Татьяны Исаевны (Межадорский сельсог вет). Посева и лугов нет. Имеется одна корова и 2 курицы. Сама 65-летняя старуха. Больше никого и ничего нет. Кроме дохода от коровы учтен рыночный доход в размере 800 руб. Понятно, что от двух куриц 800 руб. рыночного дохода это хозяйство не получает, а больше про­давать нечего. Взыскивать с нее в том размере, каком определил Ме­жадорский сельсовет, значит — продавать последнюю корову, а стару­ху пустить по миру. Спрашивается, кому это нужно? Только классово­му врагу. Как единоличница, она сама себя пока пропитывает, а если пойдет в колхоз, то придется взять на иждивение колхоза.
2) Попова Елена Михайловна (Устькуломский,, сельсовет), самой идет шестой десяток, и сын. До революции — батрачка. Весь облагае­мый доход от сельского хозяйства 284 руб. Учтено от лесозаготовки и сплава 1000 руб., квартплата 250 руб., хоз. обслуживание 250 руб., включен обл. доход по неземледельческим доходам 525 руб. Учтено рыночных доходов от продажи молока, яиц, картофеля —.1080 руб. Всего облагаемый доход — 594 руб. Сельхозналог исчислен в сумме 457-32 коп. Правильность обложения проверял инспектор Обфо Забоев и считает правильным, но ясно, что Забоев проверял математические исчисления налога по учтенным доходам, а насколько реальны учтен­ные доходы, этим вопросом не задавался. Понятно, что сын работал на лесозаготовке и сплаве и участия в сельском хозяйстве не принимал (иначе не бьшо бы дохода от лесозаготовки и сплава 1000 руб.) Спра­шивается: какая должна быть старуха, если она способна давать доход от сельского хозяйства, работая одна, 1324 руб., обслуживая квартиру, получая за это 250 руб. кроме квартплаты?»
По данным Коми облисполкома на апрель 1935 г. «ВЦИКом и Крайисполкомом по жалобам крестьян области признана неправиль­ным продажа имущества на 196000 руб., и на эту сумму РИКи и сель­советы должны в этом году вернуть имущество или оплатить их стои­мость». «Завышенный учет доходов трудовых хозяйств (бедняков и средняков), — как отмечается в письме облисполкома за 4 октября 1935 г., — снова придет к тому, что КИК и ВЦИК поправят нашу ошибку и нам придется деньги и изъятое имущество возвращать». Ко­нечно, пишется в письме, «деньги и имущество мы возвратим», но «в
1 ГУРК «НАРК». Ф. 3. On. 1. Д. 2519. Л. 39.
299
итоге будем иметь политический проигрыш (озлобление крестьян про­тив органов власти)»1.
Заготовки сельскохозяйственной продукции и лесозаготовки. 19 января 1933 г. СНК СССР и ЦК ВКП(б) принимают постановление «Об обязательной поставке зерна государству колхозами и единолич­ными хозяйствами», изменявшее систему заготовок сельскохозяйст­венной продукции. Согласно новому закону, отменялась договорная система заготовок зерновых культур и устанавливались твердые обя­зательства ho сдаче зерна государству по установленным государст­венным ценам. Цены на зерно и другие виды сельскохозяйственной продукции, на которые впоследствии был распространен закон об обя­зательных поставках*, были установлены в 10-12 раз ниже рыночных2.
«Значимость» нового закона заключалась не в обязательном харак­тере поставок зерна («необязательности» просто не могло быть и ре­чи), а в том, что подчеркивался твердый размер хлебосдачи. Отмена «добровольных» принципов на основе «самообложения» и введение твердого государственного задания по своей сути означало превраще­ние заданий по заготовкам в специфический государственный налог.
20 июня 1933 г. было принято постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) «Об обязательных поставках зерна государству колхозами и единоличными хозяйствами из урожая 1933 г. на основе закона от 19 января 1933 г.», в котором обращалось внимание всех партийных и советских организаций на особенности хлебозаготовок 1933 г. В по­становлении делался акцент на неизменность норм и планов сдачи зерна государству с тем, чтобы колхозы и единоличники могли рас­считывать свои доходы. Для обеспечения необходимого темпа хлебо­заготовок «поставка зерна государству должна быть развернута с пер­вых же дней обмолота, а колхозная торговля должна быть приостанов­лена с первых же дней зернопоставок». Это же относилось и к индиви­дуально-крестьянской торговле. Все излишки хлеба после выполнения обязательств перед государством оставались «в полном распоряжении самих колхозов и единоличников»3.
300
В декабре 1933 г. было опубликовано постановление СНК СССР и1 ЦК ВКП(б), разрешавшее колхозам и единоличникам ряда краев и об­ластей, выполнившим план зернопоставок и обеспечившим себя! семе-* нами для ярового посева, свободно продавать излишки хлеба коопера-» тивным организациям и другим покупателям на городских и сельских базарах, на станциях железных дорог1.
Обязательные поставки зерна государству не зависели от размера урожая и засеянной площади, т.к. размер хлебосдачи для единоличных хозяйств с 1933 г. определялся сельсоветом исходя из «твердого плана яровых и озимых посевов зерновых культур». Нормы сдачи зерна (в центнерах с га) устанавливали президиумы райисполкомов, при этом указывалось, что «нормы единоличников должны, безусловно, превы­шать нормы колхозов». ,   м Обратим внимание, что в отличие от 1931-1932 гг., когда размер хлебосдачи для единоличных хозяйств определялся исходя из факти­чески засеянной посевной площади, с 1933 г. размеры обязательных поставок зерна государству определялись сельсоветом исходя из «твердого плана посевов зерновых культур», т.е. налогом облагалась пашня, которую необходимо бьшо засеять. Государство таким образом ставило под свой контроль производственную деятельность единолич­ников.
В начале 1933 г. постановлениями Коми обкома ВКП(б) и прези­диума облисполкома «существующая до сего времени система загото­вок ... через заключение контрактационных договоров» отменялась и устанавливалась «в порядке налога» обязательная поставка государст­ву зерна, картофеля, молока, масла, сыра «по ценам, установленным правительством»2. ч
Определялся также размер государственных заданий для разных категорий крестьянства по всем видам продукции. Нормы сдачи госу­дарству зерна устанавливались «для единоличников на 10% выше нормы, установленной для колхозов данного района, а для кулацко-зажиточных хозяйств в 1,5 раза выше единоличных хозяйств»3. Уста­навливались нормы сдачи молока с одной коровы для различных рай­онов области: МТФ и обобществленное стадо в среднем 500-700 литров, колхозники, имеющие коров, — 150-220. Для единоличников нормы по районам были установлены на 50-100 литров больше, чем для колхозников. Для кулацко-зажиточных хозяйств твердые нормы
301
сдачи молрка устанавливались «из расчета двойной нормы по сравне­нию с единоличными крестьянскими хозяйствами»; задания по сдаче картофеля, овощей и шерсти для кулацко-зажиточных хозяйств, уста­навливались на 50% выше норм единоличного сектора1. Для кулацких хозяйств бьши установлены сокращенные сроки выполнения обяза­тельств по заготовкам. Кулацко-зажиточные хозяйства должны бьши привлекаться «к строжайшей судебной ответственности за неаккурат­ное выполнение твердых повышенных обязательств»2.
Райкомам категорически запрещалось «изменять установленные обязательства между сельсоветами и отдельными секторами»3.
Массовый отказ единоличников от засева и обработки земли и но­вый порядок сдачи сельхозпродукции заставил областные органы при­нять решительные меры для борьбы с «кулацким саботажем». В со­вместном постановлении бюро Коми обкома ВКП(б) и облисполкома от 29 апреля 1933 г. отмечалось, что многие единоличники «в послед­ние годы отказались от земельных угодий с целью уклонения от вы­полнения государственных заданий по сельскохозяйственным заготов­кам», и поэтому райкомам и райисполкомам предлагалось «в трех­дневный срок провести проверку работы сельсоветов по доведению твердых заданий по посеву до единоличных хозяйств», «выявить так называемые «безземельные» хозяйства единоличников», которым твердые задания по посеву не бьши даны, и «довести до них обяза­тельства по сдаче сельскохозяйственных продуктов на общих основа­ниях, исходя из твердых заданий по севу, выделив для них недостаю­щие земельные участки за счет запасных фондов, бросовых* пустую­щих земель и целины». В отношении единоличников, которые будут продолжать кулацкий саботаж государственных мероприятий», пред­лагалось «принимать меры, установленные законом вплоть до лише?, ния приусадебных земель и выселения из земельных обществ». Таким образом, с 1933 г. появилось новое основание для выселения крестьян, теперь уже трудовых единоличников, — отказ от засева пашни.
Первоначально, в соответствии с уже упомянутым постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 20 июня 1933 г., твердые задания, как и в предыдущие годы, устанавливались для «кулацко-зажиточных» хо­зяйств «в 1,5 раза больше, чем для прочих единоличных дворов».
Однако уже осенью 1933 г. были приняты директивы, которые от­меняли твердые задания по заготовкам для зажиточных хозяйств. В
302
постановлении СНК СССР от 4 октября 1933 г. («Об изменении ст. 14 инструкции по проведению в жизнь закона об обязательней "поставке зерна государству») говорилось о твердых заданиях заготовок исюцо-чительно для «кулацких хозяйств», которые устанавливали в полутор­ном размере против норм сдачи для единоличных трудовых хозяйств по сельскому совету»1.
Таким образом, с осени 1933 г. при проведении заготовок выделя­лись две группы единоличников: «трудовые единоличные хозяйства» и «кулацкие хозяйства».
В директиве Севкрайисполкома от 10 ноября 1933 г. разъяснялось, что к повышенным нормам сдачи по обязательной поставке государст­ву «должны привлекаться только хозяйства, отнесенные к числу кула­ков в соответствии с признаками, определенными постановлением ЦИК и СНК СССР от 7 апреля 1933 г.», то есть в соответствии с нало­говым законодательством2.
В директивах Коми обкома ВКП(б) и облисполкома от 29 ноября 1933 г. и 22 января 1934 г., направленных всем райкомам ВКП(б) и райисполкомам, указывалось, что единоличные крестьянские хозяйст­ва, отнесенные к группе зажиточных и не облагаемые сельхозналогом в индивидуальном порядке, «не должны привлекаться к сдаче обяза­тельной поставки государству продуктов по повышенным нормам» и «не подлежат обложению твердыми повышенными заданиями и по лесозаготовкам». Районным органам власти предлагалось «немедленно дать указания» сельсоветам и районным заготовительным организаци­ям о снятии повышенных норм сдачи государству продуктов и твер­дых заданий по лесозаготовкам «с единоличных крестьянских хо­зяйств, отнесённых к группе зажиточных и необлагаемых сельхознало­гом в индивидуальном порядке»; «прекратить в отношении их приме­нение за невыполнение указанных обязательств мер административно­го порядка, применяемых к кулацким хозяйствам»3.
Начавшийся новый 1934 г., казалось, не принесет больших измене­ний в заготовительную политику. Согласно постановлению СССР и ЦК ВКП(б) от 10 февраля ,1934 г. «Об обязательных поставках зерна, риса, подсолнечника и картофеля государству колхозами и единолич­ными хозяйствами из урожая 1934 г.», сохранялся и на этот год поря­док, сроки и нормы сдачи зерна государству.
303
Гроза над единоличниками разразилась после июльского (1934 г.) совещания членов ЦК партии и секретарей республиканских, краевых и областных партийных организаций по вопросам коллективизации. Для того чтобы удержать единоличные хозяйства в зоне своего влия­ния, государство еще больше усиливало нажим на них.
Постановлением СНК СССР «Об изменении порядка привлечения единоличных хозяйств к обязательным поставкам зерна государству» (3 августа 1934 г.) предлагалось «привлекать единоличные хозяйства, для которых планы сева не были утверждены, к, обязательной поставке зерна государству по фактически произведенным посевам зерновых культур и по нормам сдачи зерна по 50% выше норм, установленных для колхозов*1.
В 1935 г. нормы сдачи сельхозпродукции Для единоличников были вновь повышены. В соответствии с постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 10 февраля 1932 г. нормы обязательных доставок для еди­ноличников были установлены в 1,5-2 раза больше, чем для колхозов2.
В конце 1934 г. были изменены условия выполнения мясопоставок. В инструкции Народного комиссариата пищевой промышленности о порядке проведения обязательной поставки мяса государству в 1935 г. (9 сентября 1934 г.) указывалось, что «все колхозные дворы и едино­личные хозяйства» привлекаются к обязательной поставке мяса госу­дарству «независимо от их имущественного положения й от наличия в этих хозяйствах скота и птицы». «Нормы обязательной поставки мяса» кулацкими хозяйствами устанавливались «в пределах от полуторного до двойного размера против норм, установленных для трудовьГх хо­зяйств». Всем категориям хозяйств (колхозным дворам, единоличным трудовым и кулацким хозяйствам) бьшо предоставлено право «выпол­нять обязательства по поставке мяса государству любым видом скота или птицы», но «обязательно в живом виде». Для определения размера мясопоставок сельсоветы составляли «поименные списки всех едино­личных хозяйств и колхозных дворов, находящихся на территории сельсовета», которые они передавали райуполномоченному Заготско-та». Райуполномоченный проверяет правильность составления списков и «выписывает обязательства» на каждое в отдельности хозяйство, которые «вручаются под расписку главе колхозного двора или едино­личного хозяйства или лицу, его заменяющему». «В случае отказа по­лучить обязательство и расписаться в расписке», председатель сельсо­
*В 1933 г. нормы сдачи зерна устанавливались для единоличников на 10% выше норм, установленных для колхозов.
304
вета «составляет протокол об отказе в приеме обязательства, а'ёбяза-тельство считается врученным»1. • '   4 '^'-'^'^н
1933 г. не внес существенных изменений в порядок работы кресть­ян-единоличников и колхозников на лесозаготовках и сплаве.        п-
Задания по лесозаготовкам и сплаву, как и в предыдущие года, трудовые единоличники выполняли на основе принятия «доброволь­ных самообязательств».
Директивным письмом Севкрайисполкома о порядке дачи твердых заданий по лесозаготовкам кулацко-зажиточным хозяйствам в сезон 1932/33 г. (15 октября 1932 г) устанавливалось, что кулацким хсйяйст-вам «даются твердые задания на весь сезон лесозаготовок и на худших участках, причем задания даются только трудоспособным членам се­мьи и выполнимые», а зажиточным твердые задания «даются тоже на весь сезон заготовок, но в пределах средней нормы района или лесо­пункта»2.
Задания по лесозаготовкам для единоличных хозяйств устанавли­вались «из расчета на 10% больше на каждое хозяйство, чем падает на колхозника, выделяемого для работы в лесу». Задание «обсуждается на собраниях единоличников», где «принимается самообязательство по его выполнению и заключению каждым единоличником или бригадой договора по выполнению в известные сроки плана по рубке и возке». За невыполнение договора единоличник «несет ответственность перед судом». Кулацко-зажиточные хозяйства получали «твердые повышен­ные нормы (не менее чем на 30% выше, чем падает на единоличные хозяйства) с отводом для них худших мест для рубки й возки»3.
После отмены в октябре 1933 г. твердых заданий по заготовкам для зажиточных хозяйств прежний порядок дачи твердых заданий сохра­нился только для кулацких хозяйств4.
В 1933 г. был определен новый порядок освобождения кулаков от работ по нетрудоспособности и болезни. «Физическая пригодность» кулаков «к выполнению тех или иных работ в случае болезни или не­трудоспособности» определялась в 1931-1932 гг: органами здраво­охранения» (например, медработниками сельских медпунктов и боль­ниц). С 1933 г. основанием для освобождения от работы в лесу явля­лись только «документы Врачебно-контрольной комиссии, подтвер­ждающие нетрудоспособность» кулаков, а все прочие медицинские
305
справки считались «аннулированными» и лица, предъявляющие их, подлежали «в бесспорном порядке направлению на лесозаготовку». В документах указывалось, что «направлению с твердыми заданиями на лесозаготовку подлежат все совершеннолетние и трудоспособные чле­ны» кулацкой семьи; «освобождаются» от работы в лесу «только кале­ки — инвалиды первой и второй группы»1.
В 1933-1935 гг. применялись те же методы проведения заготовок, что и в предыдущие годы.
Так, в письме Коми облисполкома от 2 января 1933 г. указывалось, что несмотря на неоднократные указания и директивы об использова­нии твердозаданцев, на лесозаготовках «до сих пор это мероприятие местами твердо в жизнь не проводится, а в иных случаях совершенно игнорируется», и «эти лица под разными предлогами продолжают си­мулировать и находиться дома». Даже «если часть этой прослойки и работает в лесу», то им «не предъявляются жесткие требования к вы­полнению твердых заданий», которые «никем не проверяются, не кон­тролируются и фактически остаются невыполненными и безнаказан­ными». «В целях категорического предотвращения такого безобразно­го состояния» предлагалось: сельсоветам немедленно выявить скры­вающихся от лесозаготовки трудоспособных кулаков; направление их до места заготовок производить группами с помощью участковых ин­спекторов милиции и сельисполнителей. Председателям сельсоветов и участковым инспекторам милиции, «вменялось в обязанность» каждые пять дней проверять выполнение кулаками норм выработки,4 и в отно­шении невыполняющих нормы или «в случае отлынивания от работ» .— «оформлять дела в уголовном порядке и требовать от народных судов вынесения самых жестких приговоров». Рассмотрение дел в ,су-дах на кулаков предлагалось «обеспечить в первоочередном порядке, не задерживая более 5 дней». За невыполнение настоящей директивы виновные подлежали ответственности «в особом порядке»2.
В документах приводятся примеры повсеместных «нарушений ре­волюционной законности» со стороны сельсоветов, которые проводи­ли работу «методами голого администрирования, нарушая советские законы». Так, председатель Ибского сельсовета Сыктывдинского рай­она «арестовывал единоличников за отказ идти на сплав и другие ра­боты», аресты «не оформлялись и не были санкционированы прокуро­ром»; «по распоряжению уполномоченного РИК и председателя кол­хоза в ночное время производились незаконные описи имущества»;
306
«единоличников принудительно заставляли подписывать договора на лесозаготовки и обещали загнать всех в колхоз под винтовкой»1. В Киберском сельсовете Сысольского района при вербовке рабочей силы на сплав весной 1934 г. «практиковали направление «завербованных» рабочих из деревень в с/совет, а оттуда в райцентр под конвоем», «имели место случаи организации на президиуме с/совета отрядов по поимке и задержанию сплавщиков, работавших на сенокосе», причем отдельные члены отрядов имели при себе огнестрельное оружие. Та­кие отряды, обходя сенокосы, задерживали по 5-6 человек и под кон­воем направляли их в с/совет»2.
В спецсводке Коми облотдела ОГПУ «о грубом нарушении рево­люционной законности по хлебозакупу» приводится развернутая ха­рактеристика методов проведения хлебозаготовительной кампании 1933/34 г. в Пажгинском сельсовете Сыктывдинского района. Осенью 1933 г. сельсоветом был определен список единоличников «с указани­ем, «сколько каждый единоличник должен продать хлеба». По состав­ленному списку «общее задание — 1 тонна 100 кг. -— произвольно увеличили до 2 тонн 500 кг.». Затем составленный список объявляли на деревенских собраниях единоличников с предложением расписать-: ся в нем, о том, что «указанное количество хлеба согласен продать». Однако крестьяне «не подписывались на то количество хлеба, которое предложено по списку», и «собрания проводились ежедневно по 5-6 раз подряд и затягивались с 7 час. вечера до 2-х час. и позже, до утра». В деревне Пажга-Чойил три раза «был проведен обход по домам», по­сле чего «вновь созывались собрания». Каждое новое собрание «сво­дилось к простому настаиванию подписаться на то количество хлеба, которое указано в списке». Чтобы удержать единоличников на собра­ниях, секретарь сельсовета угрожал: «Кто уйдет с собрания, тому при­дется больше заплатить хлеба», а участковый инспектор милиции пре­дупреждал: «не уходить с собрания, потому что есть противники, ко­торых может придется провести в кулаки и т.д.», «кто не будет давать хлеба — переведем в кулаки, подметем весь хлеб и увезем». В резуль­тате такого «подхода часть женщин, присутствующих на собрании, плакала и просила «поменьше записать». После многочисленных со­зывов собраний «явки единоличников на последующие собрания были неполные», и тогда инспектор милиции «писал от себя администра­тивные повестки с предупреждением, что за неявку на собрание будет
307
наложен штраф», а когда не являлись и по повесткам, то он «ходил по домам и высылал на собрания в принудительном порядке»1. '"' В период заготовительных кампаний широко использовался и та­кой метод «наказания» крестьян за невыполнение государственных заданий, как вынесение на «черную доску» и «бойкот» сельсоветов за невыполнение государственных заданий. Так, 11 января 1933 г. секре­тариат Коми обкома ВКП(б), рассмотрев вопрос «Итоги сельскохозяй­ственных заготовок», принимает решение «прекратить завоз товаров в Киберский сельсовет Сысольского района впредь до выполнения этим сельсоветом своих обязательств по сдаче сельскохозяйственных про­дуктов, сырья; имеющиеся товарные излишки немедленно вывести в другие сельсоветы, выполнившие планы сельхоззаготовок для сверх­планового снабжения, запретить колхозам, единоличникам этого сель­совета торговлю на базарах молочными продуктами, мясом, сеном и льнохгоодукциёй; лиц замеченных привлекать к уголовной ответствен­ности как за спекуляцию»2. В конце марта, «в связи с тем, что Кибер­ский сельсовет в основном ликвидировал прорывы по выполнению хозяйственно-политических задач, сломил кулацкий саботаж лесозаго­товок й сельскохозяйственных заготовок», Коми обком принимает решение «снять наложенный бойкот»3. Аналогичный бойкот был на­ложен и на Визинский сельсовет этого же района4.
Политические репрессии .
и ликвидация единоличных хозяйств
Нормативно-правовая база политических репрессий. 8 мая 1933 г. была принята Секретная инструкция ЦК ВКП(б) и СНК СССР «О прекращении массовых выселений крестьян, упорядочении произ­водства арестов и разгрузке мест заключения», направленная всем партийно-советским работникам и всем органам ОГПУ, суда и проку­ратуры5.
ЦК ВКП(б) и СНК СССР постановили «немедленно прекратить всякие массовые выселения крестьян». Впервые в этом документе признается факт массового выселения крестьян, в то время как раньше речь шла о выселении только кулаков. В соответствии с эти
308
циркуляром «выселение допускалось только' в индивидуальном порядке и в отношении только тех хозяйств, главы которых ведут активную борьбу против колхозов и организуют отказ от сева и заготовок». И тем не менее ЦК и СНК «допускали» выселение из ряда регионов и республик страны 12 тыс. хозяйств, что составляло при­мерно 50 тыс. человек.
Для «упорядочения производства арестов» директива воспрещала «производство арестов лицами, на то не уполномоченным по закону— председателями РИК, районными и краевыми уполномоченными, председателями колхозов и колхозных объединений, секретарями ячеек и пр.». Аресты могли производиться  «только органами прокуратуры, ОГПУ или начальниками милиции». Следователи могли производить аресты «только с предварительной санкций прокурора». Запрещалось «органам прокуратуры, ОГПУ и милиции применять в качестве меры пресечения заключение под стражу до суда за маловажные преступления»:  Под стражу до  суда могли быть заключены «только лица, обвиняемые по делам: о контрреволюции, террактах, о вредительстве, о бандитизме и грабеже, о шпионаже, переходе границы й контрабанде, об убийстве й тяжелых ранениях, о крупных хищениях и растратах, о профессиональной спекуляции, о валютчиках,   о   фальшивомонетчиках,   злостном   хулиганстве   и профессиональных рецидивистах».
В инструкции содержались указания «о разгрузке мест заключе­ния». Всем осужденным по суду до 3 лет лишение свободы заменялось принудительными работами до 1 года, а остальной срок считался «ус­ловным». Осужденных на срок от 3 до 5 лет включительно предлага­лось направить в трудовые поселки ОГПУ «вместе с находящимися на их иждивении лицами». Осужденные на срок свыше 5 лет направля­лись в лагеря ОГПУ». Для выполнения указания Инструкции «о раз­грузке мест заключения» создавались специальные комиссии в составе краевого (областного) прокурора, председателя краевого (областного) суда, ПП ОГПУ и начальника краевого (областного) управления мили­ции под председательством краевого (областного) прокурора. Област­ным комиссиям «в отдельных случаях» давалось право» направлять в лагеря особо опасные элементы, хотя бы и осужденные на срок до 5 лет», а также «освобождать от направления в лагеря и поселки незави­симо от срока осуждения нетрудоспособных, инвалидов, стариков, матерей с маленькими детьми, беременных женщин, заменяя им ли­шение свободы принудительными работами».
В начале 1933 г. были принято два важных решения: о переводе Осужденных из концлагерей и исправительно-трудовых колоний в
309
трудпоселки ОГПУ и прекращении практики осуждения к ссылке и высылке.
10 июня 1933 г. НКЮ РСФСР направляет судебным органам и ор­ганам прокуратуры директивное письмо о реализации инструкции ЦК ВКП(б) и СНК от 8 мая 1933 г. Основное внимание уделено реализа­ции карательно-судебными органами закона от 7 августа 1932 г. «Эта директива, — указывалось в письме НКЮ, — должна беспрекословно и строжайшим образом выполняться как боевой приказ правительства и партии».
Директивное письмо внесло изменения в порядок привлечения к ответственности по делам, связанным с хищением социалистической собственности, различных категорий «расхитителей».
По закону от 7 августа 1932 rv привлекались к ответственности «классово-чуждые элементы» («белогвардейцы, бывшие помещики, попы и кулаки»), а также за хищения, «сопровождающиеся антисовет­ской агитацией»*. «В отношении этих лиц» репрессия применялись «в полной мере» —расстрел, а «при смягчающих вину обстоятельствах, в случае единичных и незначительных хищений» — десятилетнее лишение свободы».
Все остальные дела о хищениях и воровстве надлежало «направ­лять по ст. 162 УК по пп. «г» и «д» , в том числе и при отсутствии указанных в этих пунктах осложняющих признаков». ,
310
«Судебные работники и работники прокурорского надзора» долж-, ны были «знать, как политически направить удар», «уметь разбираться, в каждом конкретном деле». Применение закона отJ августа являлось «политически необходимым», если он имеет «дело с организованным обманом, а тем паче продиктованным классовыми мотивами». Если же «они имеют дело с простой халатностью и нерадивостью», «жесткие меры закона 7 августа утрачивают свой политический смысл»1.
Весной-летом 1933 г., в связи с отменой договорной системы заго­товок сельскохозяйственной продукции и установлением твердых обя­зательств по сдаче продуктов государству, НКЮ РСФСР, Верховный суд и прокуратура принимают ряд постановлений, директив, распоря­жений, разъясняющих порядок привлечения к ответственности за невыполнение заданий по государственным поставкам сельскохозяй­ственной продукции.
8 июля 1933 г. коллегия НКЮ принимает специальное постановле­ние об участии органов юстиции в выполнении планов хлебозаготовок.
В отношении «кулацко-зажиточной верхушки деревни, в случае уклонения от выполнения поставок государству» предлагалось «при­менять ч. 2 и 3 ст. 61 или ст. 107 УК, а при наличии отягчающих об­стоятельств — по ст. 58 14 или по закону от 7 августа 1932 г.». В тех случаях, когда «невыполнение обязательств являлось результатом прямого саботажа классовых чуждых элементов, проникших в колхо­зы», виновных предлагалось привлекать к ответственности «в зависи­мости от конкретных обстоятельств по ст. 58 14 УК и закону от 7 авгу­ста 1932 г. или 109 ст. УК*». Трудовые единоличные хозяйства при­влекались по ч. 1 и 2 ст. 61 УК, а «при сокрытии хлеба в ямах, продажи его на рынке, организовании крупных уклонений —по ч. 3 ст. 61 или ст. 107 УК»2.
Все крестьянские хозяйства (как единоличные, так и колхозные дворы) привлекались к выполнению государственных поставок «неза­висимо от их имущественного положения» и «наличия в этих хозяйст­вах сельскохозяйственных продуктов», по которым проводятся заго­товки. За невыполнение поставок, независимо от того, выращивались
311
или нет те или иные культуры (например, лен), имелся ли в хозяйстве скот; крестьян привлекали к угсшовной ответственности.
Порядок выполнения поставок и привлечения к уголовной ответст­венности рассмотрим на примере инструкции Народного комиссариата пищевой промышленности об обязательной поставке мяса государству в 1935 г., утвержденной СНК СССР 9 сентября 1934 г. Ответствен­ность крестьян за невыполнение обязательств определялась в инструк­ции следующим образом: «все хозяйства, не выполнившие к концу квартала нормы своих обязательств, подвергаются сельским советом денежному штрафу в размере рыночной стоимости недовыполненной части квартальной нормы»; «в случае отсутствия скота или птицы у хозяйства, не выполнившего своего обязательства в установленный срок, одновременно с взысканием денежного штрафа этому хозяйству устанавливается новый срок сдачи в следующем квартале. При по­вторном невыполнении обязательств во вновь установленный срок виновный подвергается вторичному денежному штрафу в размере ры­ночной стоимости всего количества несданного мяса и привлекается к ответственности по 61 ст. УК». Судебные органы были обязаны «рас­сматривать дела о невыполнении обязательств по поставке мяса госу­дарству в пятидневный срок»1.
Таким образом, в соответствии с инструкцией задания по постав­кам налагались на все без исключения хозяйства, выполнение поставок — обязательно живым скотом. Инструкция изначально устанавливала, что хозяйства, не имеющие скота, будут подвергаться штрафу в де­нежной форме к первому сроку, затем, после повторного невыполне­ния (в натуральной форме!) его неизбежно привлекут к уголовной от­ветственности. Установление уголовной ответственности за невыпол­нение поставок должно было стимулировать крестьян к посеву всех сельскохозяйственных культур и содержанию всех видов скота и пти­цы, по которым проводятся заготовки в соответствующем районе.
Борьба с «вылазками классового врагам» й «вредителями» при про­ведении хозяйственно-политических кампаний определялась как глав­ная задача органов юстиции. Так, только за 1934 г. Пленум Верховного суда СССР издал 19 постановлений, в которых обязывал судебные ор­ганы сосредоточить «особое внимание на проведение политхозкампа-ний»: посевной, уборочной, поставкам продуктов и др.»2.
312
В 1934-1935 гг. вносятся изменения в Уголовный и Уголовно-процессуальные кодексы, которые оцениваются специалистами пени­тенциарной системы как «укрепление правовой базы массовых репрес­сий»1.
20 июня 1934 г. были введены дополнения в раздел УК РСФСР «контрреволюционные преступления». Ст. 58-1 была дополнена осо­быми пунктами (пункты «а», «б», «в», «г»), значительно расширявши­ми понятие «государственных контрреволюционных» и «особо опас­ных для Союза СССР преступлений против порядка управления».
Необходимо отметить применение части второй ст. 58-1 «в» УК РСФСР: наказанию в виде «лишения избирательных прав и ссылке в отдаленные районы Сибири на 5 лет» подвергались совершеннолетние члены семьи изменников Родины, «совместно с ним проживавшие или находящиеся на его иждивении к моменту совершения преступлег ния»2. Тем самым, по существу, узаконивался принцип объективного вменения, т.е. привлечение к уголовной ответственности без наличия вины. Ту же роль играло применение статьи 58-10, предусматриваю­щей уголовную ответственность за антисоветскую агитацию и пропа­ганду3.
В начале декабря 1934 г. были приняты два принципиально важных постановления — ЦК ВКП(б) «О порядке ведения дел о подготовке или совершении террористических актов» и ЦИК и СНОС СССР «О внесении изменений в действующие уголовно-процессуальные кодексы союзных республик». По «делам о террористических организациях и террористи­ческих актах против работников Советской власти» следствие должно бьшо заканчиваться «в срок не более 10 дней», обвинительное заключе­ние следовало вручать обвиняемому «за одни сутки до рассмотрения дела в суде», дела предлагалось слушать «без участия сторон». Не до­пускалось «подача ходатайств о помиловании» и «кассационное обжа­лование приговоров», «приговор к высшей мере наказания» приводился в исполнение «немедленно по вынесении приговоров»4.
С укреплением правовой базы массовых репрессии понижается ми­нимальный возраст (с 14 до 12 лет), по достижении которого человек мог привлекаться к уголовной ответственности. 25 ноября 1935 г. была
313
принята новая редакция ст. 12 УК, в соответствии с которой «несо­вершеннолетние, достигшие двенадцатилетнего возраста, уличенные в совершении краж, в причинении насилия, телесных повреждений, уве­чий, в убийстве или попытке к убийству, привлекаются к уголовному суду с применением всех мер наказания»1*.
Административные меры воздействия. В 1933-1936 гг., как и в предыдущие годы, на единоличные крестьянские хозяйства в массовом масштабе налагались в административном порядке штрафы за невы­плату налоговых платежей, невыполнение заданий по заготовкам с последующей конфискацией и продажей всего или части имущества.
В документах органов власти, прокуратуры отмечаются «наруше­ния революционной законности» в штрафной политике, имевшие ме­сто в предыдущие годы. Райисполкомы и сельсоветы применяли штрафы «по всякому поводу, с нарушением советских законов»: «штрафуют лица, не имеющие на это права», «штрафы налагаются работниками сельсовета единолично и с нарушением прав, предостав­ленных сельсоветам (например, незаконные штрафы за лесозаготов­ки)» В штрафной политике «извращается классовая линия и штрафы всей своей тяжестью ложатся на трудящихся и исчисляются в отдель­ных случаях сотнями и даже тысячами рублей».
Особенно много отмечается «извращений в порядке взыскания штрафов»: «работники сельсоветов, не предупреждая налогоплатель­щиков, не давая ему соответствующих сроков для добровольной упла­ты, приступают к описи и продаже имущества», «взыскание произво­
\ СУ РСФСР. 1936. № 1. Ст. 1.
314
дится без предоставления срока на добровольную уплату и обжалова­ние незаконно наложенного штрафа», «изъятие имущества часто со-г провождается предварительным обыском (даже в ночное время со взломом запоров и насилия над оштрафованным)». При изъятии иму­щества «в большинстве случаев оценка производится произвольно по мизерным ценам». При описи и продаже имущества «грубейшим обра­зом нарушается законодательство», «в трудящихся крестьянских хо­зяйствах взыскание обращается на имущество, которое по закону не может быть изъято». В тех случаях, когда незаконные штрафы отме­няются вышестоящими органами, «незаконно взысканные суммы (и, прежде всего, имущество) обратно не возвращается»1.
В материалах обследования штрафной политики сельсоветов Коми области приводятся многочисленные примеры «фактов нарушения революционной законности» со стороны сельсоветов, «которые окон­чательно оторвались от массы и проводят работу методами голого ад­министрирования, нарушая советские законы». Например, председа­тель Ибского сельсовета Сыктывдинского района «арестовывал еди­ноличников за отказ идти на сплав и другие работы, аресты не оформ­лялись и,не были санкционированы прокурором»; «по распоряжению уполномоченного РИК и председателя колхоза в ночное время произ­водились незаконные описи имущества»; «единоличников принуди­тельно заставляли подписывать договора на лесозаготовки и обещали загнать всех в колхоз под винтовкой»2. «Грубые нарушения» отмечены в акте обследования Айкинского сельсовета Устьвымского района (ок­тябрь 1934 г.). В акте было записано: «руководство с/с скатилось на путь прямого и голого администрирования, на систему массовых штрафов, запугивания, минуя всякие формы, методы организационно-массового характера работы», что подтверждалось следующими фак­тами: в сельсовете было наложено 67 штрафов (большая часть штра­фов — за отказ от заключения договора на лесозаготовку, грузопере­возку и за невыход на лесозаготовки), общий размер штрафов составил 3095 руб., в среднем сумма одного штрафа была 45 руб. (для сравне­ния — средний налог на единоличное хозяйство составлял по сельсо­вету 20 руб.), из общей суммы наложенных штрафов взыскано было лишь 161 руб. (0,5% к наложенной сумме)3.
315
Судебные меры воздействия. По отчетам нарсудов Коми области по хозяйственно-политическим кампаниям в течение 1933 и первых двух месяцев 1934 гг. было осуждено 2614 крестьян, в том числе кула­ков — 1052 (40,3%), зажиточных 670 (25,6%), середняков — 680 (26%), бедняков 212 (8,1%).
В качестве основной меры социальной защиты в отношении кула­ков, как и в предыдущие годы, применялось лишение свободы — 505 человек (61,4%); к принудработам было осуждено — 144 кулака (18,4%), ссылке — 152 человек (18,5%), к штрафу — 22 (2,6%). Допол­нительные меры социальной защиты (конфискация имущества, вы­сылка) бьши применены в отношении 130 кулаков (15,8% осужден­ных)*.
Среди осужденных зажиточных крестьян к лишению свободы при­говорено 134 человека (20,2%); к принудработам — 362 (54,7%), ссыл­ке — 29 человек (4,4%), к штрафу — 137 (20,7%). Дополнительные меры социальной защиты были применены в отношении 62 зажиточ­ных (9,4% осужденных)**.
В отношении середняков применялись в качестве меры социальной зашиты принудработы — 381 человек (65,5%); к штрафам было осуж­дено 109 человек (18,7%), к лишению свободы — 83 (14,3%), к ссылке приговорено 9 (1,5%). Дополнительные меры социальной защиты бы­ли применены в отношении 41 середняка (7% осужденных)
К принудработам было осуждено 116 бедняков (71,6%) и к штра­фам — 12 человека (7,4%), лишению свободы 32 (19,8%), ссылке 2 (1,2%). Дополнительные меры социальной защиты (частичная конфи­скация имущества) были применены к 8 беднякам (4,9 %)
Из общего числа осужденных в 1931 г. — январе-феврале 1932 г. за преступления, связанные с лесозаготовками (837 человека, 44,5% всех осужденных за хозяйственно-политические кампании), кулаки состав­ляли 461, зажиточные —312, середняки 199, бедняки 64 человека/По закону от 7 августа 1932 г. за «хищения социалистической собственно­сти» бьшо осуждено 373 крестьянина-единоличника (14,3% осужден­ных по хозяйственно-политическим кампаниям), в том числе 199 кула­ков, 123 середняковj 46 бедняков и 5 зажиточных1.
""Сведения о мерах социальной защиты приводятся по 823 из 1052 осуж­денных кулаков.
Сведения по 662 из 670 осужденных зажиточных. Сведения по 582 из 680 осужденных середняков. Сведения по 162 из 212 осужденных бедняков. :
316
С 1933 г, в связи с официальным заявлением о ликвидации кула­чества как класса», в документах, областных органов власти не привод дятся обобщающие сведения о количестве ликвидированных (раскула-т чснных) кулацких хозяйств. Поэтому для характеристики масштабов ликвидации кулацких хозяйств и политических репрессий приведем сведения по отдельным районам.
По сведениям на декабрь 1933 г. в Усть-Вымском районе числилось, 187 кулацких хозяйств, из них ликвидированы 119 хозяйств (63,6%), в том числе главы 76 раскулаченных хозяйств находились «в бегах», 43
— отбывали наказание1. ,
По именным спискам на 20 октября 1934 г. в Устьвымском. районе (по 15 сельсоветам, без Коквицкого сельсовета) числилось 117 кулац­ких хозяйств (461 человек). В списках приводятся сведения о количе­стве раскулаченных, находящихся в заключении, ссылке и в «бегах» по 90 хозяйствам: 65 кулацких хозяйств было раскулачено (72,2%), 1Q
— восстановлено после раскулачивания (11,1%) и только 15 — не рас­кулачено (16,7%).
В раскулаченных хозяйствах (65 семей, Л25 трудоспособных) в 55 были осужденные (29 человек находилось в трудколониях, 17 —; в концлагерях, 9 — в домах заключения, 3 семьи бьшо выслано по ре­шению суда). Из оставшихся 11 раскулаченных семей не было заклю­ченных «по причине бегства» в 6 семьях.
Из 10 семей, признанных как «неправильно раскулаченные» и вос­становленных в правах, не было осужденных только в 3. В 7 семьях, где были осужденные, из 14 трудоспособных было осуждено 7, нахо­дились в «бегах»— 2.
Среди не раскулаченных хозяйств (15) не было осужденных в 8. В оставшихся 7 семьях из 19 трудоспособных было осуждено 11, нахо­дились в «бегах» — 22.
В Усть-Куломском районе в списках кулацких хозяйств на сен­тябрь 1933 г. числилось 182 хозяйства. По сведениям о 153 хозяйствах было осуждено к лишению свободы и исправительно-трудовым рабо­там 99 человек, в том числе 75 мужчин (49% трудоспособных) и 24 женщин (14%)3.
317
Последняя крупномасштабная акция по «изъятию» из деревни «контрреволюционных элементов» проходила во второй половине 1937-1938 гг.*
2 июля 1937 г. Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило директиву всем секретарям областных (краевых) парторганизаций и всем областным (краевым) и республиканским представителям НКВД, подписанную Сталиным: «Замечено, что большая часть бывших кулаков и уголов­ников, высланных в одно время из разных областей в северные и си­бирские районы, а потом по истечении срока высылки вернувшихся в свои области — являются главными зачинщиками всякого рода анти­советских и диверсионных преступлений, как в колхозах и совхозах, так и на транспорте и в некоторых отраслях промышленности». ЦК ВКП(б) предложил «взять на учет всех возвратившихся на родину ку­лаков и уголовников с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки, а остальные, менее активные, но все же враждебные элементы, были бы переписаны и высланы в районы по указанию НКВД». Предлагалось «в пятидневный срок представить в ЦК состав троек, а также количество подлежащих расстрелу, равно как и количество подлежащих высылке»1.
3 июля нарком внутренних дел СССР Н.И. Ежов во исполнение ди­рективы ЦК ВКП(б) рассылает на места всем начальникам управлений НКВД телеграмму с указанием взять на учет кулаков и уголовников, «вернувшихся по отбытии наказания» и «осевших в Вашей области», подразделив их на две категории: первую — подлежащую аресту и расстрелу и вторую — подлежащую высылке в районы по указанию НКВД СССР»2.
30 июля 1937 г. Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило приказ НКВД СССР* № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов»3. Согласно этому приказу репрессированию по первой категории подлежало 70 тыс. че­
*С 1933 г. масштабы «изъятия» из деревни контрреволюционных элемен­тов сокращаются. По неполным данным, органами ОГПУ — НКВД в 1933 г. бьшо арестовано 7 человек, 1934 г. — 3 человека, в 1936 г. — 3 человека. В 1935 г. аресты, по-видимому, не проводились. Арестованные приговаривались к лишению свободы (11 человек) и к ссылке (1 человек) Подсчитано: Список кулаков Коми АО, отнесенных к группе кулаков и осужденных по политиче­ским статьям //Покаяние: Мартиролог: Т. 6.... С. 1019-1027.
318
ловек и по второй — 190 тъю. человек,-в дам числе в Коми АСССР соответственно 100 и 300 человек. В дальнейшем <жонтрольные циф­ры» были увеличены: по СССР до 251664 человек по первой категории и 321877 человек ^ по второй, в том числе по Коми АССР до 211лче-ловек — первая категория и 300 человек -— вторая категорй£*'Фактй-чески к концу 1937 г. было осуждено 553362 человека (239252 — пёр-г вая категория и 314Г10 — вторая категория). В Коми республике ple4^ прёссировано 297 человек, из них по первой категорий 208 человек, т.е. в два раза больше, чем первоначально намечалось1. А всего по приказу НКВД № 00447 были репрессировано 699929 человек или iff 2,7 раза больше, чём намечалось приказом5 НКВД СССР of 30 июля
319
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
f Для марксизма характерна оценка крестьянства как мелкобуржуаз­ного класса, чей хозяйственный уклад постоянно воспроизводит капи­талистические отношения и потенциально, угрожает социализму. Ор­ганичное неприятие большевиками самостоятельного крестьянского хозяйства («мелкой буржуазии») определило всю политику власти в деревне после победы социалистической революции. Крестьянина-собственника, сопротивляющегося большевистской политике в дерев­не, объявили «бешеным врагом Советской власти» — кулаком—и начали «решительную и беспощадную» войну с ним.
Провал революционных приемов, «лобовой атаки» на капитализм в 1918-1920 гг. заставил власть изменить политику и перейти к рефор­мистским приемам. Большевики пошли на поворот к нэпу не потому, что изменились их взгляды. На протяжении 1920-х гг. они не забывали «азбучную истину политической экономии»: «на почве свободной тор­говли капитализм не может не расти», «развитие мелкого хозяйства есть развитие мелкобуржуазное, есть развитие капиталистическое». Основная задача, конечная цель борьбы оставалась «незыблемой»: «мы боремся за уничтожение капитализма и за установление комму­низма». Цель новой экономической политики — «подготовить переход к коммунизму».
«Последний и решительный» бой с мелкобуржуазным крестьянст­вом был объявлен в конце 1920-х гг.
В условиях хлебозаготовительного кризиса, который был оценен как «первое серьезное в условиях нэпа выступление капиталистиче­ских элементов деревни против Советской власти», кулакам была объ­явлена открытая война «не на жизнь, а на смерть». Политика «хозяйст­венного вытеснения капиталистических элементов», проводившаяся властью в 1920-е гг., перерастает в политику открытой борьбы с кула­чеством с применением чрезвычайных мер и административного про­извола. Хозяйственно-политические кампании второй половины 1929 г. решали задачу конфискации имущества (раскулачивания) за невыплату налога, невыполнение нереальных заданий по сдаче сель­скохозяйственных продуктов и норм выработки на лесозаготовках. В отношении крестьян, признанных кулаками, стали широко применять­ся политические репрессии в уголовном порядке — осуждение за пре­ступления, связанные с невыполнением государственных заданий и за «контрреволюционную деятельность».
Политические репрессии в отношении крестьян, отнесенных к группе кулаков, целью которых была ликвидация кулацких хозяйств, в
320
1930-1932 гг. применялись как внесудебными органами1 (в админиетг ративном порядке органами исполнительной власти и 'ОГПУ) при про* ведении политики «ликвидации кулачестваРкак класса», так шпо реше­нию судебных органов. ^ ^    >        -us ?v  :      ; i у   .■■•] При осуществлении политики «ликвидации кулачества1 как класса» сам факт отнесения к группе «кулаки» был дЬстат^чньш «гфеступле^ нием», веским основанием для применения политических репрессий в виде раскулачивания (пб решениям административных органов), рас­стрела или лишения свободы, выселения (по'решению органов ОГПУ).> Основные виды судебных репрессий (лишение свободы;* принуди­тельные работы, выселение, конфискация имущества и др^) применя­лись по решению судебных органов за «совершение конкретных 'Пре­ступлений» «к лицам, совершившим то или иное конкретное социалв^ но опасное действие».    »«••        ■ ,(• '! ^j^.^^ji <^:^у,\}^>-и Политика «ликвидации кулачества как класса»/законодательно за-т крепленная в январе 1930 г.; преследовала несколько взаимосвязанных целей. Официальная цель (социальная) — ликвидация сельской бур^ жуазии. Вторая цель — психологическая: создать в деревне атмосферу страха, демонстрируя крестьянам, что еДинс^веннбй аль вступлению в колхоз может-'быть только раскулачивание, арест йвёг-сылка! Политика ликвидации кулачества • превращается в ШйОвной метод стимулирования коллективизации! Цель экономическая — соз* дание за счет конфискации имущества кулацких хозяйств минималь­ной материальной базы организуемых колхозов. Неявный; скрытый характер носили намерения использовать; принудительный сЩуд\ре-премированных крестьян для решения задач модернизации задними-ческой системы страны.                   !?- >■ : л;<;:<Г"И
Механизм осуществления политики «ликвидации3 кулачества; как класса» в целом укладывался *'следующие слагаемые: конфискация имущества (раскулачивание) +' арест-высылкараскулаченных: По Сте­пени оппозиционности курсу на коллективизацию и их потенциалвйбй опасности кулаки бьши разделены на три категории,* Основным^ крите­рием отнесения к которым был политический 'признак Мера лояль­ности по отношению к «мероприятиям партии й власти по Социали­стической рекойструкций хозяйства)), да
< «Изъятие» кулаков первой j категорий -— «контрреволюционного кулацкого актива» ^проводилось органами ОГПУ в два этапа: В те^ чение первой половины 1930 г. органами ОГПУ в Коми области было арестовано не менее 45 кулаков, из которых «тройкой» при ПП ОГПУ Северного края и Особым совещанием при коллегии ОШУбьшй при­говорены к расстрелу 10 человек, к лишению свободы — 25 человек, к
321
ссылке — 10 человек. В конце 1930 —: начале 1931 гг. органами ОГПУ были арестованы главы 72 кулацких семей.
Кулацкие хозяйства, отнесенные ко второй и третьей категориям, подлежали ликвидации по решениям административных органов. На них налагались невыполнимые задания по налогам и заготовкам, даю­щие формальное основание при их невыполнении «подвести хозяйство под раскулачивание».
Репрессии в отношении крестьян по решению судебных органов решали три взаимосвязанные задачи: наказание за «контрреволюцион­ную («антисоветскую») деятельность», раскулачивание кулацких хо­зяйств путем конфискации имущества «в объеме полной экономиче­ской ликвидации», стимулирование выполнения хозяйственно-политических кампаний (лесозаготовки, сельхоззаготовки, выплата налоговых платежей и др.). При определении мер социальной защиты в отношении «кулацких» и других «классово-чуждых и социально-опасных элементов» суды руководствовались «соображениями не формально-юридического характера», а лозунгом «минимум форм, максимум классового существа».
С осени 1929 по конец 1931 гг. за преступления, связанные с хозяй­ственно-политическими кампаниями, нарсудами Коми области было осуждено более 1700 кулаков, за «контрреволюционную деятель­ность» — не менее 1000 кулаков. Кулаки составляли около 55-60% всех осужденных крестьян. В качестве основных мер социальной за­щиты в отношении кулаков применялись, лишение свободы (70-75% всех осужденных), принудительные работы, конфискация имущества, высылка.
В течение 1930-1932 гг. в коми деревне, по неполным данным, бы­ло ликвидировано (раскулачено) не менее 1120 кулацких хозяйств (без хозяйств, раскулаченных, но восстановленных в правах). Масштабы раскулачивания можно представить по следующим данным: в течение 1928-1932 гг. к группе кулацких, (впервые) бьшо отнесено как мини­мум 1350 хозяйств (без исключенных из списков кулаков).
Подводя итоги осуществления политики «ликвидации кулачества как класса» к концу 1932 г. партия сделала вывод о завершении в ос­новном политики «ликвидации кулачества как класса» («сельской буржуазии»): «три года борьбы привели к разгрому наших классовых врагов в деревне», «кулачество как класс разгромлено, хотя и не доби-то еще».
В первой половине 1933 г. в директивных документах приводится принципиально новая характеристика «классовых врагов» советской власти в деревне.
322
Первый, хорошо известный тип «врага» — кулак. В условиях, ко­гда традиционный кулак («эксплуататор деревенской бедноты») «в основном бьш разгромлен», на первый план выходит «замаскировав­шийся кулак», «пробравшийся в колхозы и осуществляющий хозяйст­венное вредительство», и «бывший кулак», проживающий «на ранее нажитые доходы». В «новых условиях обострения классовой борьбы» была поставлена задача «не только бить по прямому явному открыто­му классовому врагу, уже обнаруженному и известному, но вскрывать и бить укрывшегося классового врага».
Второй, новый тип «классового врага» — единоличники («бывшие бедняки и середняки»), «саботирующие» выполнение государственных заданий, занимающиеся «спекуляцией», которые «как антисоветские, антигосударственные элементы ничем не отличаются от кулака». «С такой частью единоличников» предлагалось «бороться так же, как с кулаком», «обеспечить принятие беспощадных законных мер».
В течение 1933-1936 гг. в группу кулацких впервые бьшо отнесено около 950 новых кулацких хозяйств. Не вызываетьсомнений, что по­давляющее большинство из них было раскулачено, а совершеннолет­ние члены семей— осуждены.
В массовом масштабе по решениям ^административных органов происходила ликвидация единоличньщ хозяйств,, о^феициальнр не отне­сенных к кулацким, путем конфискаций имущества за невыплату на­логовых платежей и штрафов за невыполнение государственных по­ставок. Единоличники («паразиты», «саботажники», «спекулянты», «воры», «тунеядцы»), не выполняющие государственные планы и за­дания, подвергались в массовом количестве репрессиям в уголовном порядке.
Особенность политических репрессий в 1933-1936 гг. в отношении крестьянства состояла в том, что если ранее они главным образом бы­ли направлены против крестьян, официально признанных кулаками, то теперь они распространились на все слои крестьянства, в том числе и колхозников. Таким образом, террор из избирательного превращается в террор всеобщий.
323
Научное издание
Галина Федоровна Доброноженко
Коми деревня в 30-е годы XX века:, политические репрессии и раскулачивание
Редактор Л.В. Гудырева Корректор ЕЖ Насирова Верстка и компьютерный макет А. А. Пруцевой
Подписано в печать 10.04. 2007. Печать офсетная. Гарнитура Times New Roman. Бумага офсетная. Формат 60x84/16. Усл.-печ.л. 20,5. Уч.-изд.л. 16,1. Заказ № 26. Тираж 300 экз.
Редакционно-издательский отдел СыктГУ.
Отпечатано в ООП СыктГУ. 167001. Сыктывкар, Октябрьский пр.* 55.